Был у нас на заводе мастер, Григорий Иванович. Воевать начал с 43-года, прошёл всю войну. Несколько раз был ранен, но судьба уберегла его и он, после победы, вернулся домой.
Как-то, в обеденный перерыв, мы в курилке заговорили за войну. Вспомнили хороший фильм «Отец солдата». И тогда Григорий Иванович рассказал историю, которая запомнилась мне на всю жизнь.
Все рвались на фронт. Там хоть кормят получше.
На фронт прибыл весной 1943 года. Стояло затишье, боев не было. Мы, молодые солдаты с интересом слушали бывалых бойцов. Как говорится, мотали на ус. Ведь свой опыт они заработали потом и кровью и это помогло им уцелеть в тяжёлых боях. От них мы узнали, что немцы наших тяжелораненых в плен не берут, а добивают после боя.
Потом был мой первый бой. Страшно было идти на пулемёты, но приказ взять высоту никто не отменял. Прошла часовая артподготовка и прозвучала команда: «В атаку!».
Я собрался с духом и выскочил из окопа. То же сделали и мои товарищи. С криком «Ура!» мы побежали. Когда бежишь и орёшь, не так страшно. А немцы не стреляли. Мы уже надеялись, что артиллеристы хорошо выполнили свою работу и сейчас мы захватим высоту.
Но, мы ошиблись. Немцы подпустили нас поближе и открыли огонь. Я только почувствовал сильный удар в плечо, винтовка выпала из моих рук и я потерял сознание. Когда очнулся, понял, что наши отступили, и я остался один. Вокруг лежали тела товарищей. Не понятно кто из них был живой, а кто, как и я, ранен. Жгло в груди, и я вскоре опять потерял сознание.
Очнулся от коротких автоматных очередей и голосов на немецком языке. Уже смеркалось. А немцы шли по полю и, время от времени, обнаружив нашего раненого, добивали его.
Я лежу и думаю:
-Вот и война закончилась для меня в восемнадцать лет, после первой же атаки. Попрощался мысленно с родными, попросил у них прощения. Возможно, из-за боли от раны или большой кровопотери, страху не было, была какая-то апатия ко всему.
И тут я вдруг вспомнил, как наш полковой разведчик, Ваня Федоскин рассказывал, что немцы не стреляют всех подряд. Они патроны экономят. Зачем им их тратить на убитых. Верный способ узнать, жив человек или нет, это наступить ему на живот.
Если живот мягкий, значит, человек ещё жив и его надо добить. Если живот твёрдый, то и не стоит на убитого тратить патроны.
Я слышал, как ко мне подходит немец. Задержал дыхание и, как мог, напряг живот. Немец пнул меня. Если бы он попал по ране, то это был бы мой конец. Я не удержался бы и застонал. Потом немец наступил мне своим сапогом на живот и, что-то напевая, двинулся дальше. Наверное, он таким образом развлекался.
А я через несколько секунд потерял сознание. Когда очнулся, было уже темно. Конечно, хотелось жить, и я пополз в сторону наших позиций. Не знаю, сколько времени полз. Постоянно терял сознание, а когда приходил в себя, снова полз. Может быть, я так и остался бы там, но неожиданно услышал приглушённый разговор. Говорили по-русски. Я собрал последние силы, что-то промычал и потерял сознание.
Это были наши разведчики, они спасли меня. Очнулся я уже в санбате, в палатке. Все вокруг забито ранеными, стоны, крики. Врачи уже валились с ног и по какой-то, только им известной методе выбирали раненых, которым помощь нужна была в первую очередь. Были раненые, которые могли подождать, а были и такие, которым уже ничто не могло помочь. И врачи должны были определиться.
Мимо меня шёл военврач и внимательно осматривал раненых. Вот он подошёл ко мне, глянул, а потом, совершенно неожиданно, его рука полезла ко мне в штаны. Я был в каком-то полузабытье и даже не мог понять, что же он делает.
А его рука вдруг начала играть с моим «петушком». Я обалдел и вдруг, даже против моей воли, мой «петушок» напрягся.
Врач убрал руку и, улыбнувшись, произнёс:
-Ну, парень, жить будешь! Сестра, готовьте его к операции.
Оказывается, таким нехитрым способом врачи определяли, стоит ли заниматься раненым, который находился в критическом состоянии.»