Перелистывая свои записи, неожиданно нашел вот такой небольшой рассказ.
Эту историю мне рассказал наш преподаватель в Академии о своем однополчанине – комэске. Фамилию не помню. Назовем его просто «Комэск».
Полк истребителей был временно в резерве на отдыхе. Пришли долгожданные письма. Было письмо и Комэску из его родного города Ленинграда. Прочитав письмо, Комэск впал в состояние, в котором, как казалось, он не воспринимал окружающие его события. Письмо ему прислали соседи. В нем сообщалось, что прямым попаданием в дом артиллерийского снаряда были убиты все те люди, с которыми он связывал свою жизнь, свое будущее. Погибли все! И родные и невеста. Известие ошеломило его. Удар был настолько страшным, что все окружающее как будто исчезло из его сознания.
Неподвижно сидя на замшелом пне, он полностью ушел в себя. К нему подходили друзья, но он не замечал их.
Из этого состояния его вывел сигнал общего построения полка. Это первое, что он стал реально воспринимать. Полк был выстроен неспроста. В полк приехал представитель Ставки Верховного главнокомандования. Его сообщение сводилось к следующему: планировался нанести по немецкой обороне мощный удар, но немцы успели организовать прочную оборону на стороне реки, где располагаются наши войска.
Живую силу и технику они переправляли по временному деревянному мосту. По нему же готовились подтянуть и свои резервы. Поэтому, успех операции во многом зависел от существования этого моста. Немцы прекрасно понимали его значимость. Даже в случае своей неудачи, по нему они бы смогли организовать отвод части войск. Поэтому они организовали необычайно прочную оборону этого моста.
Ни бомбардировщики, ни штурмовики не смогли прорваться к мосту и уничтожить его – очень плотно работали немецкие зенитки и на подходах к мосту постоянно в небе находились немецкие истребители.
Истребительному полку необходимо было выделить один самолет, который должен был быть начинен взрывчаткой и с минимальным запасом горючего (билет только в один конец). Самолет должен был на бреющем полете, незамеченным для истребителей противника, пройти над зенитками и врезаться в мост, тем самым уничтожить его.
— Я не могу, кому бы то ни было персонально отдать приказ. – Сказал в заключении представитель Ставки – Для этого нужен доброволец.
Обычно на подвиг люди идут как на осознанную необходимость в отчаянии, безрассудстве и бессильной злобе. Движущей силой здесь, в какой-то степени являются, и особенности русской души. Труднее всего идти на подвиг как на осознанную необходимость ни в порыве, а в сознании того, что скоро тебя не будет, что ты погибнешь.
Ни то чтобы люди струсили, нет, они просто стояли и переваривали все то, что ими было услышано, взвешивали все шансы, а их было очень и очень мало. Комэск не сразу понял всего смысла услышанного. Но когда он понял что требуется, у него возникла мысль, что судьба предоставляет ему шанс с достоинством уйти из жизни, где для него наступила полная пустота после потери дорогих ему людей. Потеря родных и близких ему людей выбила у него из-под ног точку опоры, разорвала все нити, связывающие его с жизнью и, ему теперь хотелось только одного – быть вместе с ними, с теми, ради кого он жил.
— Ну, что? Нет добровольцев? – Спросил комполка. Наступил критический момент, когда от одного движения зависит жизнь или смерть. Это даже ни «русская рулетка» когда шанс остаться в живых есть, здесь никаких шансов нет. Одно движение – шаг вперед и ты делаешь шаг в никуда. Чувствуя, что чьи-то руки крепко удерживают его на месте в спасительном строе, Комэск резким движением вырвался и уже не чувствуя более препятствий сказал короткое как выстрел: «Я».
На рассвете следующего дня он должен был лететь в свой последний полет. Остаток дня и вся ночь он провел в каком-то полузабытьи. Нет, он не воспроизводил в памяти прошедшую жизнь, не вспоминал родных и любимых. Все его существо было наполнено чем-то особенным. Его, то бросало в жар, то трясло как в лихорадке. Чтобы хоть как-то немного успокоить до предела возбужденные нервы, он сел писать своей невесте, которой уже не было в живых, свое последнее в жизни письмо. Начал его так: «Завтра меня не будет… Я ухожу из жизни сознательно и ничуть не жалея об этом. Единственно о чем, возможно, стоило бы сожалеть, это то, что после меня ничто не останется, но думать об этом уже поздно».
Последний раз пробежал глазами написанные строки, сложил написанный лист бумаги вчетверо, вложил его в конверт и написал на нем крупным размашистым почерком адрес уже несуществующего дома. Вышел из палатки и сидя на пеньке, стал ждать рассвета.
Над широким полем аэродрома чуть забрезжила светлая полоса. Еще не совсем отчетливо просматривалась она на фоне посеребренного звездами неба, но уже своим появлением давала знать о скором наступлении рассвета. «Ну, теперь пора!» — сказал сам себе Комэск и твердой поступью двинулся к самолету, одиноко стоявшему в начале взлетно-посадочной полосы. Внутренне он был весь сжат, кровь стучала в висках, непонятная дрожь, как от свежего утреннего ветерка, охватила всего его.
Механик ждал его возле машины. Не слова ни говоря, он, по сложившейся традиции, протянул своему Комэску шлемофон и, отвернув в сторону лицо, украдкой смахнул с ресниц внезапно набежавшую слезу.
В кабине самолета Комэск как-то сразу успокоился. Привычная обстановка. Закрыл фонарь. Включил контакт. Есть зажигание. «От винта» — скомандовал он механику. Жестом спросил, убраны ли колодки из-под колес. Глянул на горизонт. Яркая полоска зари обнимала его алым полумесяцем. Пора – подумал Комэск и потянул ручку газа на себя.
Взревел мотор, взметнул пыль мощный поток воздуха. Комэск отпустил тормоза и, сделав первое, еще не совсем уверенное движение, самолет покатил по полосе, набирая скорость. Внезапно, откуда-то сбоку и на большой скорости мчался наперерез взлетающему самолету штабной автомобиль.
Комсэск почти машинально убрал газ и стал притормаживать машину. Почувствовал, как из-под шлема струился капельками пот. У самого конца полосы, последний раз скрипнув тормозами, машина остановилась, едва не въехав в низкорослый кустарник. Из штабного автомобиля выскочили офицеры и подбежали к самолету. У всех на лицах были радостно – торжественные улыбки.
— Отставили полет, отменили приказ! Этой ночью мост взорвали партизаны!
Невыносимая слабость наполнила все тело Комэска. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Крепкие руки товарищей буквально вынули его из кабины самолета и понесли по полю аэродрома. Только через довольно продолжительный период времени к Комэску вернулась способность что-либо соображать и двигаться самостоятельно.
Спустя некоторое время, Комэску была вручена Золотая Звезда Героя Советского Союза. В удостоверении к награде значилось «посмертно».
В качестве пояснения отмечу, что выход в эфир был категорически запрещен, чтобы не демаскировать месторасположения авиаполков, находящихся на отдыхе в прифронтовой полосе.О дальнейшей судьбе летчика не известно. Время описанных событий весьма размыто. Дожил ли он до конца войны – не известно. Фронтовики мне рассказывали, что по фронтам ходили слухи, что добровольцам, сознательно идущим на смерть для выполнения особо важных заданий, заранее готовили наградные листы, в которые оставалось только вписать фамилию и приказ зачитать перед строем части.Это имело большое морально-политическое значение. Здесь главным была оперативность оценки командованием факта подвига.
Историю прислал Дед Митрий
Из сообщения Георгия Алексеева, за что ему большое спасибо!!.
Речь идет о планируемом взрыве Голубого моста под Брянском. В 1955-1956 годах мой отец служил в Румынской Народной республике под командой этого комэска. Медведев его фамилия. Помнить героев! Георгий Алексеев Мурманск
Автору этой истории, услышанной им почти 50 лет назад от ведомого этого летчика, было неприятно, что появилось огромное количество различных «экспертов», которые «все знают про войну».
Конечно, в таком большом количестве выплеснувшегося негатива есть вина и Дзена. Уж слишком много невероятных историй, якобы со слов ветеранов, появилось в последнее время в лентах.
Самое главное, что герой по фамилии Медведев прошел войну и остался жив.
(Отредактировано 29.11.2018.)
