ПАКЕТ КУЗНЕЦОВУ

Из цикла «Неизвестное об известном». О Н.И. Кузнецове и его боевой группе. Воспоминания ветерана отряда.

Когда пришел в разведку Петр Семенович Дорофеев мне не помнится. Но зимой 1942-43 он уже был в группе прикрытия Николая Ивановича Кузнецова на хуторе «Жигадло» (По фамилии хозяина. Хутор впоследствии сожгли националисты). Группой командовал старший лейтенант Константин Григорьевич Маликов, здоровенный нескладный атлет с кривыми ногами и трубным голосом. Он бдительно доглядывал, чтобы мы не нарушали дисциплину, не пили самогонку, не развратничали с девками, строго несли караульную службу по охране хутора, хранили военную тайну.

Когда боец Касульников стал амурничать с хозяйской дочерью – здоровой, полной, в два обхвата, девкой, хотя ей было всего девятнадцать лет, и по пьяне проболтался ей кто мы такие и чем занимается Грачев (псевдоним Кузнецова), Маликов немедленно хотел его расстрелять. Тут как раз приехал из Ровно Кузнецов и сказал: «Отправим его в отряд, а там решат, что с ним делать». Это было в январе 1943 года и Косульникова пришлось везти мне с Сергеем Рощиным. В отряде Косульников был расстрелян на центральной площади Рудни Бобровской перед строем отряда и жителями села лично командиром отряда Д. Н. Медведевым.

22 февраля 1943 года Николай Тарасович Приходько поехал в город Ровно с пакетом для Кузнецова. На другой день поползли слухи, что какой-то партизан у села Великий Житень в стычке с немцами положил несчетное количество фашистов и погиб сам.

В назначенное время (24 февраля) Приходько не вернулся и, подождав пару дней, Маликов приказал ехать в город Ровно мне и Петру Дорофееву, отвезти новое донесение и одновременно выяснить кто погиб под Великим Житнем.

Выехали, как только стемнело. Снега почти нигде не было, дорога была песчаная, пара лошадей с трудом тащила нашу телегу и, ехав через лес, мы пели песни во весь голос. Это делалось для того, что если бы встретились немцы или полиция, то не стреляли бы в нас сразу, без предупреждения. Местные крестьяне обычно при поездке лесом поют песни.

Одеты мы были под сельских парубков – в овчинных кожухах, с шарфами на шее. У Дорофеева документы были ровенские, а у меня – сельский аусвайс.

Часа через четыре добрались до села, расположенного вдоль Горыни. Посредине села, налево за спуском к реке был мост, на другой стороне – тоже село. В село мы въехали шагом. Было тихо и спокойно, даже не лаяли собаки. Спустившись к мосту, мы остановились около старой вербы, в метре от которой плескалась вода. Подсвечивала луна, изредка показываясь из-за туч.

Моста мы не увидели. Вернее увидели только его перила, торчавшие из воды: шел паводок. Иногда по реке плыли отдельные большие льдины.

Сюрприз был не из приятных. Мы сошли с повозки и стали обсуждать, что же делать дальше. Я предлагал выпрячь коней и верхом перебраться по мосту на другой берег. Петр доказывал, что коней снесет сильное течение, и вплавь мы не выберемся: противоположный берег был метрах в четырехстах, сами окоченеем в ледяной воде.

Мы разговаривали по-русски. Вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись к вербе, что стояла сзади нас, увидел полицейского с винтовкой, прижавшегося к дереву. Толкнув Дорофеева в бок, я подошел к полицаю и начал разговаривать на украинском. Мы назвались бульбовцами, посланными атаманом в село Великий Житень. Но это уже была запоздалая маскировка, потому что разговор на русском языке и автоматы ППШ за плечами, ясно определяли нашу принадлежность к советским партизанам.

Полицай трясся, как осиновый листок. Он рассказал нам, что под Великим Житнем, на той стороне реки, погиб советский партизан, что все переправы через Горынь сейчас блокированы немцами и полицейскими. На нашей стороне в селе стоит рота полицейских, а неподалеку от нас, в отдельной хате на краю села, мимо которой мы только что проехали, находится караульное помещение. На противоположной стороне Горыни расквартирована рота немцев.

В это время в хате, где находилось караульное помещение, хлопнула дверь. Я вынул из винтовки полицая затвор и молча показал ему автомат.

— Ни, хлопцы, я мовчу, — затрясся полицай.

Мы сели на повозку и шагом стали подниматься в гору. Мимо нас с пистолетом в руке прошагал полицай, очевидно начальник караула. Мы не спешили и он, не спеша, спускался к часовому, полагая, что раз часовой не поднял тревоги, значит все в порядке, и нет причин нас останавливать.

Петр правил лошадьми, а я наблюдал за начальником караула. Как только караульный подошел к часовому под вербой, Дорофеев взмахнул кнутом, и кони дружно пошли галопом.

Мы были уже наверху, когда сзади раздались выстрелы. Мы неслись по селу во весь опор. На выезде из села сбоку послышались крики: «Стой! Стой!». В нас стреляли, но мы лежали на дне повозки и нашим преследователям показалось, что несется совершенно пустая повозка, с обезумевшими от выстрелов лошадьми. В лошадей полицаи не попали, и добрые кони умчали нас в лес.

Сведений, полученных от полицая на реке, нам явно не хватало. К тому же приказ есть приказ и его необходимо было выполнять: надо было идти в Ровно.

Выше по реке, километрах в пяти, в отдельной хате жил рыбак, у которого мы часто брали лодку для переправы через Горынь, когда ходили в город, и мы отправились к нему.

Рыбак рассказал, что два дня назад немцы отобрали у всех лодки и перегнали их на левый берег. Но у него спрятана старая рассохшаяся лодчонка, которую он может починить за день и в следующую ночь попытаться переправить нас на другую сторону. Мы согласились на его предложение и поехали на свою базу, чтобы оставить конец и повозку.

Первым, кто нас встретил, был Николай Иванович Кузнецов. Он бросился нас обнимать и целовать, хвалить за храбрость. Когда я спросил «За что?» он ответил: «Как за что? За то, что остались живы. Молодцы!»

Оказывается, после гибели Николая Приходько, немцы немедленно перекрыли все переправы через Горынь. В окрестных селах и вокруг Ровно были выставлены дополнительные заставы. В Ровно начались повальные обыски, облавы и расстрелы заложников.

Н. И. Кузнецов, В. М. Орлов, М. М. Шевчук, Н. В. Струтинский и Н. А. Гнидюк переехали реку Горынь по железнодорожному мосту в местечке Александрия. Прибыв на хутор «Жигадло», и узнав, что я и Петр Дорофеев поехали в Ровно, Кузнецов страшно расстроился. Он был уверен, что в такой обстановке нам не уцелеть, и проговорил: «Ну вот, еще двое погибли».

17.08.1990 г. / подпись /

Кисловодск. Валентин Гаврилович Семенов. Командир разведки партизанского отряда «Победители».

Прислал Н.Д. Дорофеев