Это было в августе 1941 года. В районе Могилёва шли оборонительные бои. После этих боев от нашего батальона осталось всего 48 человек. Командовал нами лейтенант Ананьев, единственный из уцелевших командиров.
Мы шли колонной, когда нас обогнала легковая «эмка» и из неё вышел комдив. Узнав, кто мы такие, он поставил нашему батальону задачу, удержать любой ценой железнодорожную станцию.
В качестве усиления нам передали единственное оставшееся в батальоне противотанковое ружье. Так нас стало шесть человек, вместе с бронебойщиком, бывшим детдомовцем, со смешной фамилией Свист. Отчаянным он оказался парнем.
Старшина вывел нас на позиции и приказал окапываться. Они все время подгонял нас, говоря, что землица, как мать родна, завсегда солдата прикроет. Старшина был опытным воякой, это была уже вторая его война.
Недалеко от нас лежал на боку, вероятно перевёрнутый взрывом бомбы, товарный вагон. Свист тут же сбегал к нему, надеясь найти что-нибудь перекусить, но нашёл только четыре бочки с бензином.
Решили и их пустить в дело, разместив эти бочки перед нашими позициями, предварительно закопав их в землю. В качестве взрывателей на них закрепили гранату, к чеке которой привязали телеграфную проволоку.
Был у нас боец Фалин. Мы все его называли учёным Он действительно был кандидатом каких-то наук. Его старшина выдвинул в секрет, чтобы заранее узнать о приближении немцев. Фалину наказали, чтобы он, увидев немцев, сразу же возвращался на позиции. Копали целый день
Уже к вечеру услышали звуки боя там, где держал оборону наш батальон. Один из бойцов, Пшеничный, начал уговаривать всех уходить, чтобы немцы нас не окружили. Старшина быстро прекратил все разговоры, сказав, что был приказ продержаться сутки и приказал готовиться к круговой обороне.
Ночь прошла спокойно, а утром мы обнаружили, что пропал Пшеничный. Его винтовка осталась в окопе, а «сидора» и его самого не было. Дезертировал, видимо пошёл к немцам в плен сдаваться.
Едва рассеялся утренний туман, как мы услышали с той стороны, где в секрете находился Фалин, винтовочные выстрелы, а потом затрещали автоматные очереди.
«Почему Фалин не уходит?» — только и произнёс старшина. А потом мы услышали звук мотора и пулемётную очередь. Винтовочные выстрелы стихли, а вскоре показался немецкий бронетранспортёр Это был, видимо, головной дозор немцев.
Старшина приказал подпустить их поближе и только тогда открывать огонь. В колонне, которая приближалась к переезду, было два бронетранспортёра и несколько мотоциклов. Немцы, даже не видя нас, открыли огонь по нашим позициям и будке стрелочника. Витя Свист, наш бронебойщик, первым же выстрелом подбил немецкий бронетранспортёр, из которого начала выпрыгивать пехота.
Открыли огонь и мы. Старшина стрелял из пулемёта, поливая огнём немцев. Они заметались по полю, а Витя вскоре подбил и второй бронетранспортёр Немцы ещё пытались атаковать, но вскоре не выдержали и скрылись за пригорком, оставив перед нами обе бронемашины и несколько мотоциклов.
Вите Свисту не сиделось на месте, и он предложил мне сбегать к немцам в «гости», в поисках чего — нибудь полезного. Старшина дал добро и вскоре мы добрались до ближайшего бронетранспортёра, с которого Витя снял новенький пулемёт, прихватив при этом несколько коробок с пулемётными лентами. Возвращаясь, мы прихватили ещё пару немецких автоматом и несколько магазинов с патронами.
Старшина был доволен нашей, значительно возросшей огневой мощью. Теперь у нас было два пулемёта и автоматы. Разместили пулемёты по позициям, определили секторы обстрела, а вскоре немцы начали новую атаку. Теперь их поддерживали три танка.
Они, не доезжая наших позиций, с места открыли по нам огонь. Вскоре разнесли будку стрелочника, после чего танки двинулись вперёд, ведя огонь с ходу. Витя опять удачными выстрелами остановил один танк, но немцы обнаружили, где находится бронебойщик и открыли по нему огонь.
А старшина кричал Вите, чтобы он выбивал танки. Он не знал, что одним из выстрелов ружье было выведено из строя. А вскоре был ранен и наш старшина. Я кинулся к нему и начал его перевязывать, а он только шептал, что надо бить по танкам. А они уже приблизились к закопанным в землю бочкам. Витя потянул за телефонный провод, чтобы подорвать их, но вместо этого он затянул в окоп только кусок кабеля. Видимо, разрывом, провод был перебит.
Тогда он схватил противотанковую гранату и, пригибаясь, побежал к танку, который был ближе всех к нашим окопам. Я видел, как он затем полз, а потом привстал и метнул гранату. Танк остановился, потом его охватило пламя. Витю оглушило взрывной волной, а потом я увидел, как по нему прошла автоматная очередь. Немцы начали выскакивать из танка, но я из пулемёта срезал их и они так и остались на горящей машине.
А второй танк, видимо видя гибель товарища, неожиданно попятился. Пехота залегла. Ко мне подбежал Овсеев и начал уговаривать меня уйти с позиций, пока ещё есть возможность. Я, оторвавшись от пулемёта, только и сказал ему: «Беги, трус!»
Он сначала пытался объяснить, что не испугался, просто глупо погибать, не принеся никакой пользы, потом вдруг выскочил из окопа и двинулся в сторону немцев.
Я сначала не понял, что он задумал. Видел, как по нему стреляли немцы, а он упрямо полз вперёд Его ранило, но он продолжал ползти. Потом нашёл оборванный конец телеграфного провода и потянул за него. Вверх взметнулись столбы пламени. На многих немцах загорелось одежда, они попытались сбить себя пламя, а я расстреливал их из пулемёта.
Видимо, потрясённые своими потерями, немцы отступили и больше не атаковали в этот день. Возможно, они нашли другую дорогу. Я остался один. Стемнело. Я взял немецкий автомат, несколько обойм и двинулся на восток. Мы впятером продержались сутки.
МЫ ВЫПОЛНИЛИ ПРИКАЗ!