В середине августа 44 года я был отправлен в служебную командировку на ремзавод в город Белосток. Добираться пришлось из Вильнюса. И хотя прошел всего месяц как был освобождён этот город, но пассажирские поезда уже ходили. Добираться пришлось в стареньком плацкартном вагоне ДИП, которые выпускались у нас ещё до войны.
Все вагоны были заполнены пассажирами до отказа. Большинство пассажиров были военными. Кто-то ехал в служебную командировку, кто-то из неё возвращался, были даже счастливчик, которые ехали в отпуска. Гражданских лиц в вагонах было гораздо меньше. Многие пассажиры уже перезнакомились между собой. Кто-то уже доставал из вещмешка заветную фляжку со спиртом, кто-то вскрывал банку американской ленд-лизовской тушенки. После этого завязывались разговоры, обычно на фронтовую тему. В общем, всё было как всегда.
Как это бывает часто, по вагону проходили комендантские патрули, которые проверяли документы у пассажиров, и следили за тем, чтобы не провозили никаких запрещенных предметов.
Один из таких патрулей зашёл в наш вагон и начал проверять документы. В этом не было ничего удивительного. Фронтовики к этому относились спокойно. Патрульных было трое. Старшим был высокий капитан. С ним были сержант и лейтенант.
Неожиданно, недалеко от того места, где я сидел, завязался спор. Патруль, проверив документы у трёх военных, начал требовать у них, чтобы они предъявили вещи к досмотру. Военнослужащие отказывались это делать, мотивируя тем, что они выполняют важное задание штаба фронта, и не имеют права при всех показывать содержимое своих вещмешков. Патруль, закончив проверять пассажиров нашего вагона, предложил этим военным пройти в голову состава и уже там предъявить вещи для досмотра.
Задержанные выглядели обычными фронтовиками. Выцветшие гимнастерки, выгоревшие пилотки, на поясных ремнях висят кобуры с пистолетами, у каждого вещмешок. Но только патрульные вместе с задержанными вошли в тамбур вагона, как мы услышали приглушенные пистолетные выстрелы, а потом состав резко затормозил. Мы, схватив оружие, бросились к тамбуру. На полу лежали старший патруля капитан и сержант. Они оба были убиты. Лейтенант, зажав на боку рану, крикнул:
— Этих людей необходимо задержать. Они немецкие диверсанты. Брать их нужно живыми.
Все, у кого было оружие, бросились за ними в погоню. В погоне участвовало, наверное, человек пятьдесят. Диверсанты, отстреливаясь, бежали в сторону леса. По ним открыли стрельбу, несмотря на то, что раненый патрульный лейтенант требовал прекратить огонь.
Погоня продолжалась минут пятнадцать. Вскоре удалось подстрелить одного из убегавших. Он упал, но его товарищи, не обращая на это внимание, продолжали бежать в сторону леса.
Раненый попытался отстреливаться, но кто-то из бойцов ударом ноги выбил у него из руки пистолет, а потом ему скрутили руки. А по двум убегавшим диверсантом открыли такой мощный огонь из автоматов и пистолетов, что они, не добежав до лесу, залегли в какой-то ложбинке, и начали отстреливаться.
Среди преследователей были в основном фронтовики, и диверсантов начали окружать. Сдаваться они не собирались. Во время перестрелки им даже удалось кого-то ранить. И тогда разъяренные преследователи открыли огонь на поражение. Вскоре с отстреливающимися диверсантами было покончено. Их, буквально, нашпиговали пулями. Один был убит наповал, а второй ещё дышал, но был без сознания. Я видел на фронте много раненых бойцов, и понимал, что он уже нежилец.
Вещей при них не было, и мы начали обыскивать район задержание. Вскоре все три вещмешка были найдены. Из одного из них была извлечена немецкая рация, и шифровальные блокноты. Также были найдены незаполненные бланки воинских удостоверений, продаттестатов, командировочных удостоверений и ещё множество различных документов, а также немецкие пистолеты, ножи и карты.
Конечно, никто не сомневался, что убитые является немецкими агентами. Мне было непонятно, как патрулю удалось их вычислить. На вид это были обычные фронтовики, и я никогда бы не подумал что эти люди, наши враги.